Фотография из членского билета Союза театральных деятелей.
В 1950 году в Арзамасе решили поставить
драму М. Лермонтова «Маскарад». Но когда
шла генеральная репетиция, в театре появились сотрудники МГБ и на глазах
изумлённых артистов арестовали художника-постановщика Манке.
Это
был второй арест Евгения Константиновича. Согласно справке УФСБ по Кемеровской области № 3725 от 29 ноября
2021 года, он родился 22 января 1917 года в Кузнецке. Его деды-поляки, по
отцовской и материнской линии, участвовали в
1863 году в вооружённом восстании,
охватившем всё Царство Польское и ряд западных губерний Российской империи, за
что были отправлены на каторгу в Сибирь.
Впервые
Е.К. Манке попал в тюрьму 5
декабря 1937 года по обвинению за контрреволюционную деятельность и осуждён на
десять лет исправительно-трудовых лагерей. Ему было 20 лет. Среди 559
репрессированных художников в 1920–1950
годы он был самым молодым.
А
ведь ещё совсем недавно, 5 марта 1937 года, газета «Большевистская сталь»,
издавшаяся в городе Сталинске (ныне –
Новокузнецк), писала о том, как художник
Манке «работает над копией с картины Репина “Иван Грозный со своим сыном”.
Размер полотна 2х1,5 метра. Картина будет выставлена во Дворце металлургов.
Закончена и выставлена также копия с картины Айвазовского “Прибой” работы
Манке». Здесь же говорилось о пушкинской выставке, для которой «товарищ Манке
художественно сделал макет по произведению Пушкина “Руслан и Людмила”, а также
картину “Дуэль Пушкина с Дантесом”. Сейчас художник Манке работает над картиной
“На отдыхе”».
А
через несколько месяцев Евгений Манке был приговорён комиссией НКВД и
прокуратуры СССР к 10 годам исправительно-трудовых лагерей по статье
58-2-6-9-11 УК РСФСР. Ему инкриминировалось ни больше, ни меньше, как
вооружённое восстание с целью захвата власти, шпионаж, разрушение или
повреждение коммуникаций, организация деятельности по подготовке одного из
преступлений по этой контрреволюционной уголовной статье.
Наказание отбывал в Унжлаге (Унженский исправительно-трудовой лагерь), располагавшемся на территории Горьковской и Костромской областей, с центром на станции Сухобезводное. Лагерь «специализировался» на лесозаготовках – места там болотисто-лесистые.
По воспоминаниям заключённых, кормили плохо: 400 граммов хлеба в день, баланда. Жиров никаких не давали, а норма выработки 7–10 кубометров древесины. Если не выполняли норму несколько дней, сажали в изолятор, в крохотное помещение, где 10–15 человек могли только стоять. Стояли всю ночь, а утром – на работу. В любую погоду. С собой брали две пары лаптей, но их на смену не хватало.
Лес валили вручную. Инструменты: пила-поперечка, пила-лучёвка, топор. Все несли на себе в делянку. По дороге от простуды и голода умирали по 6–8 человек в день. Умерших несли на носилках до зоны. Сначала трупы складывали в землянку, а ночью хоронили. Те, кто оставался в зоне, делали подкоп к землянке, вырезали внутренности умерших, варили и ели, чтобы не умереть от голода. Ночью вырывали неглубокую ямку-«могилу», слегка засыпали землей или снегом, ставили деревянный крестик и № статьи. Фамилии, имена писать было запрещено. «Естественная убыль» заключённых никого особо не удивляла.
Но Манке повезло – работал художником при политотделе лагеря. Главная его задача – идеологически выдержанное оформление лагеря. А это значит, написание лозунгов и призывов: «Ударный труд – путь к досрочному освобождению!». «От жаркой работы растает твой срок», «Советская власть не карает, а исправляет», «На свободу с чистой совестью». Особенной популярностью среди лагерного начальства пользовалась цитата, приписываемая Иосифу Сталину: «Труд в СССР – дело чести, дело славы, доблести и геройства». Приходилось также рисовать плакаты, портреты Сталина и других вождей, бюллетени с обновленным процентом работы бригад.
Выпускались в
обязательном порядке стенгазеты.
Стенгазета, гласило положение о культурно-воспитательной работе, «показывает
лучшие образцы работы, популяризирует отличников производства, разоблачает лодырей,
отказчиков, промотчиков». Помещать в них портреты Сталина
не разрешалось: читателями стенгазет, так или иначе, были
не «товарищи», а преступники, исключенные из советской жизни
и лишенные права смотреть на вождя. Один бывший заключенный вспоминал:
«Стенгазету, этот атрибут советского образа жизни, никто никогда не читал,
но выпускалась она регулярно». В ней «гневно клеймились отказчики,
лодыри, не хотевшие честным трудом искупать свою вину перед Родиной».
Вся эта идеологическая «обязаловка» делалась,
естественно, опричь души, но деваться было некуда. Да и специальный справочник
не позволял художникам выйти за его рамки.
Отдушиной
стало для Евгения Манке, когда его стали привлекать к оформлению спектаклей. Как, впрочем, и для других людей искусства и литераторы. Они и на зоне оказались востребованы. К 1940-м годам во многих трудовых лагерях появились
театральные труппы, некоторые полностью любительские, а другие
высококвалифицированные. По словам писателя Льва Копелева, начальник Унжлага «вручную» отбирал талантливых
заключённых. Здесь имелись два оркестра народных
инструментов, духовой оркестр, джаз-группа, кукольный кружок, музыкальные
кружки, детская опера, детский балет, театральная студия. Так что лагерь
стал известен как «убежище для художников».
В суровых лагерных условиях
спектакли позволяли зрителям-заключённым отвлечься от своего тяжелого положения
и получить моральную поддержку, необходимую им, чтобы пережить жестокие рабочие
будни. Словом, актеры, певцы, танцоры и художники, как заметил один бывший заключённый, «помогали другим людям
оставаться людьми».
В отсутствие стандартных художественных принадлежностей художникам в Гулаге
приходилось создавать свои собственные, используя те материалы, которые они
могли раздобыть в лагерях, проявляя особую изобретательность. В дело шло
всё, что попадалось под руку. Те, у кого был доступ к свиньям,
использовали свиную кровь для сгущения и окрашивания краски, а щетину,
собранную в свинарниках, использовали для изготовления кистей.
Евгений Манке научился у коллег-художников готовить краску, смешав высушенную глиняную пудру с овсянкой или смешивая высушенную домашнюю краску с подсолнечным маслом. Из ничего он создавал декорации и костюмы для театральных постановок. Вата превращалась в парики; медицинская марля и рыболовные сети – в кружева; рогожку можно было сделать похожей на бархат; табуретки и трости в столовой можно было комбинировать для изготовления изысканной мебели.
Когда же срок подошел к концу, Евгению Константиновичу объявили, что ему запрещается проживание в Москве, Ленинграде, республиканских и областных городах. А тут кто-то из знакомых подсказал, что есть вакансия художника в Арзамасском драматическом театре. Казалось, жизнь стала налаживаться, есть интересная, по душе, работа. Но, надо же, что именно в это время в кремлёвских кабинетах озадачились поиском «безродных космополитов». И накатилась новая волна репрессий, которая захлестнула и поляка Манке. Опять, не мудрствуя лукаво, припаяли всё ту же 58 статью – принадлежность к контрреволюционной шпионской террористической организации.
На этот раз отправили на спецпоселение в Красноярский край. Здесь он познакомился с Анной Максимовной Генкиной, которая в 1949 году была арестована по ст. 7-35 УК РСФСР как «социально-опасный элемент», за «связь с сотрудниками иностранных дипмиссий, разгульный образ жизни» и потому, что «перепечатала на машинке порнографическую поэму». Была приговорена к 3 годам лагерей. После освобождения направлена на спецпоселение в Красноярский край. Реабилитирована Военным трибуналом Московского военного округа в 1955 году (вторично в 1992 году прокуратурой гор. Москвы). В 1956 году Евгений Константинович был реабилитирован. В тот же год у него и Генкиной родился сын Александр. Вторым браком Е.К. Манке был женат на актрисе Эльвире Михайловне Карташовой, в результате чего на свет появилась дочь Екатерина (замужем за Александром Феликсовичем Табачниковым, известным нижегородским политиком).
После освобождения Евгений Константинович жил в Горьком, стал известным театральным художником – делал декорации к спектаклям не только в Горьком, но и в Челябинске (там и познакомился со второй женой, которая в 1964 году значилась актрисой здешнего театра драмы), Калинине (Твери), Алма-Ате, Москве. Приглашали его и к оформлению книг.
Евгений Константинович скончался 8 марта 2006 года в возрасте 89 лет. К сожалению, многие его театральные работы, в том числе и арзамасские, утрачены. Но всё-таки наш читатель имеет возможность увидеть некоторые работы художника, дух которого не смогли сломить годы, проведённые в Гулаге.
Вячеслав Панкратов.
Макет к постановке спектакля «Тайный брак»
Д.Чимарозы |
Эскиз декорации к спектаклю «Железный ангел». Москва, Государственный академический театр имени Евг. Вахтангова, 1963 г. |
Иллюстрация на обложке, внутренние
иллюстрации Е.К.
Манке, 1963 г.