— Постойте. Да ведь это Владимирка, та самая Владимирка, по которой
когда-то, звякая кандалами, прошло в Сибирь столько несчастного люда».
И в самом деле, то была знаменитая дорога безысходного горя и несмываемых
слёз. По ней уже не гоняли заключенных, их возили железной
дорогой, но воспоминания о ней несмываемой чёрной меткой отпечатались в памяти многих и многих поколений
русских людей.
Годом раньше
публике была представлена картина Николая Скадовского «По Владимирке». По раскисшей от дождя дороге тянется
в сопровождении конвоиров группа арестантов. На
переднем плане – мать, полная скорби, провожает сына на каторгу в дальний Сибирский край. Осеннее небо, покрытое тяжелыми серыми
тучами, усиливает мрачное впечатление.
Н. Скадовский. По Владимирке
В картине Левитана нет ни колодников, влачащих по бесконечной дороге
тяжеленные ржавые цепи, ни сопровождающих их жандармов. Широкая, плотно
утрамбованная колёсами повозок и ногами пешеходов дорога, убегающая куда-то в
даль. Поля с чахлой зеленью по обе стороны, а за ними перелески с иссечёнными
ветром деревьями. Низко нависшие над всей этой ширью облака, ближе к горизонту
превращающиеся в свинцовую тучу. Одинокая женская фигурка в чёрном, скорбно
застывшая у придорожного могильного креста…
На первый взгляд кажется, что нет ничего особенного в этом пейзаже. Но
через бурый цвет выжженной беспощадным солнцем земли, через уныло нависшее
серое небо, через далёкие деревья, клонящие свои кроны под порывами холодного
ветра, незримое присутствие на картине каторжников явственно ощущается.
И. Левитан Владимирка
Исследователь
творчества Левитана Владимир Петров пишет:
«Наследуя достижения Василия Перова, в работах которого... важную символическую
роль играл мотив уходящего вдаль пути, Левитан выразил чувство скорби и грусти,
вызванное у него созерцанием ”дороги русской, бесконечной, как терпение
людское” (слова Перова), “заунывности”, с которой она, то спускаясь, то вновь
поднимаясь по пологим склонам, уходит за сизый горизонт. Невеселые думы
навевает пасмурное небо с плывущими серыми облаками, бросающими тусклые тени на
обесцвеченную непогодой землю, просторы которой оживлены лишь фигурой
странницы, с молитвой обратившейся к иконе на придорожном столбике-голубце…
Владимирка..., избитая и истоптанная грубыми башмаками, колодками и скрипучими
телегами арестантов, воспринимается как некий шрам, нанесенный историей
многострадального народа на прекрасное лицо его земли».
Владимирский тракт начинался
за Рогожской заставой Москвы. Многие поколения рогожских обитателей видели
эти ужасные шеренги, мимо их домов проходившие. Владимир Гиляровский писал в своей
знаменитой книге «Москва и москвичи»: «Видели детьми впервые, а потом седыми
стариками и старухами все ту же картину, слышали: …И стон цепей
железных звон… Ну, конечно, жертвовали, кто чем мог, стараясь лично передать
подаяние. Для этого сами жертвователи отвозили иногда воза по тюрьмам,
а одиночная беднота с парой калачей или испеченной дома булкой
поджидала на Садовой, по пути следования партии, и, прорвавшись
сквозь цепь, совала в руки арестантам свой трудовой кусок, получая иногда
затрещины от солдат. Страшно было движение этих партий. По всей
Садовой и на всех попутных улицах выставлялась вдоль тротуаров цепью
охрана с ружьями… И движется, ползет, громыхая и звеня железом,
партия иногда в тысячу человек от пересыльной тюрьмы по Садовой,
Таганке, Рогожской… В голове партии погремливают ручными и ножными
кандалами, обнажая то и дело наполовину обритые головы, каторжане.
Им приходится на ходу отвоевывать у конвойных подаяние,
бросаемое народом».
Свое описание Владимировки оставил и Александр
Пушкин: «Представьте себе насыпи с обеих
сторон – ни канавы для стока воды, отчего дорога становится ящиком
с грязью. Зато пешеходы идут со всеми удобствами по свежим сухим
дорогами смеются над увязшими экипажами…» Запись эту поэт сделал в деревне
Плотава Богородского уезда, где тогда находилась почтовая перекладная станция.
Здесь он застрял из-за холеры, возвращаясь из Болдина. Здесь он написал стихотворение «Моя родословная». Здесь был этапный дом,
где каторжникам меняли «ожерелья», как они сами звали кандалы, а потому
стоявшую неподалёку деревушку так и назвали Ожерелки.
Уж если мы упомянули о Пушкине, то стоит
сказать, что по этой единственной дороге в Сибирь, проезжали и другие знаменитости по разным
своим государственным и личным надобностям. Вот некоторые имена: Иван Ползунов — изобретатель первой в мире паровой машины,
Александр фон Гумбольдт – путешественник и ученый, Николай Пржевальский – знаменитый
путешественник, Петр Козлов – выдающийся русский путешественник, писатели Антон
Чехов, Константин Станюкович, Александр Герцен, Владимир Короленко и другие. В
1824 году в путешествие отправился император Александр I. Есть легенда, что из
Сибири он не вернулся и умер там под именем старца Кузьмича, а в Таганроге под
видом монарха похоронили простого солдата.
Сибирский тракт, начинавшийся от Тележной улицы (так она называлась во времена
правления Бориса Годунова, потом
переименованная в 1-ю
Рогожскую), более всего известен как «Великий кандальный
путь». А Владимирка – лишь отрезок этого
многокилометрового пути.
Перед тем, как каторжан отправить в путь, их
заковывали в кандалы и цепи, прикрепляли по несколько человек к железному пруту
(отправка «по канату»). Дорога делилась на несколько этапов, для каждого из
которых определялась этапная команда из одного офицера, двух унтер-офицеров и
рядовых солдат. Этапные команды, которые размещались по тракту через одну
станцию, проводив партию ссыльных до следующего этапа, возвращались обратно. Распорядок движения заключенных по Сибирскому тракту
регламентировался специальным документом – «Уставом об этапах». В нем были расписаны основные правила
обустройства тюрем, порядок перемещения ссыльных партий и т. д. Пешее передвижение по тракту было очень изнурительным,
а длительность перехода, например, от Петербурга до Иркутска доходила до двух
лет.
В начале XIX
века Сибирский тракт через каждые 60 верст был обустроен этапными острогами и
полуэтапами для отдыха. При каждом остроге работал кузнец – для снятия
кандалов и заковывания в них. После двух дней пути по маршруту могли отдохнуть в пересыльной
тюрьме. Служили для этих целей и этапные избы, которые находились практически
на всех почтовых станциях. Расстояние в 25–30 верст за два дня
преодолевали тюремные обозы, в составе которых порой бывали и подводы,
перевозившие домашнее имущество. Иногда в пути следования арестант мог заболеть
или умереть. Тогда его труп клали на подводу и продолжали везти следом до
очередного этапа. Именно отсюда и родилась поговорка: «Доставить живого или
мертвого».
Женщины шли
вместе с мужчинами – в непогоду, в пургу, в дождь. И не всегда к ночи
удавалось добраться до избы для каторжан, поэтому ночевали среди полей,
разводили костры и спали на земле. По дороге многие умирали, увечных и больных
иногда позволялось везти на телеге. За период с 1783 по 1883 гг. по маршруту Сибирского тракта прошло
приблизительно полтора миллиона заключенных. Были среди них и политические
бунтари, и разбойники, и убийцы, и казнокрады, и воры, и насильники, и бандиты,
и прочие тяжкие грешники.
Карта-схема великого
кандального пути
Тракт шел из
Москвы через Муром, Арзамас, Козьмодемьянск, Казань, Малмыж, Осу, Пермь,
Кунгур, Екатеринбург, Тюмень, Тобольск, Тару, Каинск, Колывань, Томск,
Енисейск, Иркутск, Верхнеудинск, Нерчинск до Кяхты (на границе с Китаем). Южная
ветка проходила через Казань, северная – по Вятскому краю, а соединялись они в Пермской земле,
перед Уральскими горами. Общая длина исполинской дороги составляла, по
некоторым подсчетам, почти 11 тысяч километров. Это четверть окружности Земли у
экватора! Не зря в народе этот путь называли «Великим трактом» или «Большим
трактом». Он был самой главной дорогой в России.
Из Москвы в
Казань, минуя Арзамас, не проехать. Значит, они останавливались здесь. Здесь
был острог. Здесь их, на время отдыха, расковывали, а окончательно железные
путы снимали уже после Казани, и они шли в сторону Сибири без утяжеления – считалось, что им уже
некуда бежать, что они не представляли опасности для вооруженной охраны, а
поэтому можно снять «ожерелья».
Как это ни странно, но в материалах арзамасских краеведов вообще
ничего не говорится о том, что каторжане следовали через наш город. А между тем по Владимирке гнали
до Арзамаса группу государевых преступников – участников Стрелецкого бунта в
1698 году. Здесь по указу Петра I их держали «в железе» в подвалах Спасского мужского
монастыря. Видел Арзамас и Емельяна
Пугачева, посаженного в клетку, которого везли по этой дороге в Москву на
казнь. Не мог не миновать Арзамас в 1728 году и
опальный светлейший князь Александр Меньшиков. Горьким и безотрадным стал для сподвижника и фаворита Петра I путь в Берёзов – по дороге его
жена Дарья
Михайловна умерла, похоронили ее под Казанью. Говорят, светлейший сам могилу копал. В
Верхнем Услоне сохранилось это место. Ещё прежде, в 1676 году, боярин Артамон
Матвеев, близкий к царю Алексею Михайловичу, оказавшись в опале, отправился за
Каменный пояс – воеводой в Верхотурье. Успел доехать лишь до Казани.
Тут его нагнали царские гонцы с приказом спешно вернуться назад – в Москве в
отношении него открылось дело о чернокнижии. Вторично через Арзамас он уже
катил под конвоем.
Сегодня о прежнем
«великом кандальном пути» мало что напоминает. Однако местами Сибирский тракт
сохранился, несмотря на то, что его спрямили. Говорят, остался и тот участок Владимировки,
который запечатлил на своей картине Левитан. По нему уже давно никто не ходит и
не ездит, разве что местные грибники да ягодники. Но если внимательно
приглядеться, то можно отыскать место, откуда открылась художнику Владимировка.
Вячеслав Панкратов
